ПАМЯТИ БЕЛЛЫ.

ПАМЯТИ БЕЛЛЫ.

 

Это было в 1976 году в Сибири, в северных отрогах Кузнецкого Алатау. Наш геолого-поисковый отряд работал в высокогорье, поэтому зима нагрянула рано – 21 сентября.  С Таймыра дошел до нас снежный циклон. Утром еле откопались. О маршрутах не могло быть и речи, поэтому засели в заснеженных палатках, возле горячих железных печурок, камералить.

Наружи метет, колючий снег шуршит о парусину, а внутри тепло, дрова в печи потрескивают, огонь гудит,  кот Яшка дремлет на спальнике. В радиоприемнике негромко играет музыка.

Передо мной на самодельном столике из ящичных досок разложены карты, полевые дневники. Все наблюдения надо вынести на карту, проанализировать свои маршруты.

И тут по радио зазвучал женский голос. Он был чуден, молод, робок и одновременно смел! Женщина нараспев читала стихи.

 

Снегопад свое действие начал,

И еще до свершения тьмы

Переделкино переиначил

В безымянную прелесть зимы.

Дома творчества дикую кличку

Он отринул и вытер с доски

И возвысил в полях электричку

До всемирного звука тоски…

 

 

Белла Ахмадулина! Боже мой!

Делаю радио громче. Навзничь ложусь на спальник. И слушаю, не в силах унять учащенное биение сердца.

 

…На горе, в тишине совершенной

Голос древнего пенья возник.

И уже не села, а Вселенной

Ты участник и бедный должник…

 

 

Как просто, и как красиво! Как пленительно! Именно пленительно. Нас, бродяг, оторванных от далекой цивилизации, пленяют любые чувственные слова. Пленяют женские радиоголоса. Пленяет, все, что касается любви. Пленяют стихи и музыка.

 

И вот я уже не здесь, у вершины заснеженного гольца Зеленого, а где-то там, в жилье, среди людей, среди красивых, нарядных женщин. Со мной нет карт и дневников, и мысль моя не бьется о контакты горных пород и рудных тел, моя голова занята стихами. Собственными стихами.

 

Струны бренчат, вальсы звучат,

В нашей палатке звучат.

Кто из девчат, кто на ребят

Бросит смеющийся взгляд?

В вихре кружит белая мгла,

Белые вальсы кружит.

Тихо лежит наша братва,

В снежные вихри глядит.

Только дрожит пламя свечи,

В вальсе упругом дрожит.

В сердце пуржит…

Что там, молчи…

Снег по палатке стучит.

 

Ах, Белла, Белла, что ты со мной делаешь! Как я рад встрече с твоим голосом! Я мысленно вижу тебя такою, какая ты на обложке своей пластинки, заполненной дивными стихами. Пластинки нет со мной, но дома, после поля, я вновь и вновь буду слушать ее, и буду читать твой потрепанный сборничек, который приобрел случайно в Новокузнецке. И буду влюбляться безоглядно, ибо без чувств и любви человек мертв. А пока я растворяюсь в твоих и своих стихах. Я улетаю в холодное, колючее небо. Лечу навстречу снежинкам.

 

Палатку терзают ветра,

А душу терзает молчанье.

Устало лежу до утра,

Не в силах свершить расставанье

Со словом, ожившим во мне,

В значенья и смыслы одетым.

Неясно рисуюсь во тьме,

Оно наполняется светом.

Светится! Я вижу! Замри!

Ненужные падают смыслы.

Но поздно, со светом зари

Тускнеют словесные искры.

Палатку терзают ветра,

А душу терзает молчанье.

Я нем, обессилен…

Пора

Свершить со стихом расставанье.

 

А пурга над нашим гольцом разыгралась не на шутку. За палаткой темень непроглядная, беснуется ветер, если выглянешь - больно хлещет лицо колючими плетями снега, проникает внутрь, то и дело задувая свечу. Он рвет полы палатки, и их приходится укреплять принесенными из маршрутов образцами камней. И печь уже не гудит, а тухнет, задувается. Скрипит печная труба, вот-вот свалится. И дрова кончаются, и утром надо бежать в лес, готовить новую порцию. А рукавиц-то нет, не ждали мы раннюю зиму.

Но это все – потом, со светом утра. А пока – только стихи.

Ах, Белла, Белла, что ты со мной сегодня сделала…

Назад к списку